Пятое стихотворение — «Над городом, отвергнутым Петром…», — как и предыдущие стихи цикла, тоже оказывается шкатулкой с секретом. Попробуем ее раскрыть.

Над городом, отвергнутым Петром,
Перекатился колокольный гром.

Гремучий опрокинулся прибой
Над женщиной, отвергнутой тобой.

Царю Петру и вам, о, царь, хвала!
Но выше вас, цари, колокола.

Пока они гремят из синевы —
Неоспоримо первенство Москвы.

И целых сорок сороков церквей
Смеются над гордынею царей!

28 мая 1916

Общий смысл произведения можно  передать так: «Звон колоколов раздается над городом, который попал в опалу Петра Первого подобно тому, как женщину бросает мужчина. Но униженный город, как и брошенная женщина, сохраняет силу сопротивляться, выражать протест гневом и смехом».

Чтобы понять, правильно ли такое прочтение, попробуем разобраться поглубже. Стихотворение короткое, состоит всего из 5 двустиший. Рассмотрим их последовательно.

Над городом, отвергнутым Петром,
Перекатился колокольный гром.

То, что речь о Москве, подсказывает знакомство с историей. Как известно, Петр Первый перенес столицу в Петербург, тем самым лишив Москву исконного права первенства. Церковные колокола звонят постоянно, но раз речь о громе, то есть массовом колокольном звоне, то, вероятно, дело происходит в знаменательный день. 28 мая 1916 года было кануном праздника Святой Троицы, которая в том году приходилась на 29 мая/11 июня. Вероятно, церемониал церковной службы в этот день требовал более «громогласного» колокольного оповещения. За несколько дней до этого Цветаева вернулась в Москву из Крыма для устройства дел С.Я. Эфрона. Может быть, после тихих коктебельских будней звон московских колоколов, предвещавший наступление традиционного священного события, прозвучал особенно громко, оживляя исторические ассоциации с новой остротой.

Но ассоциации продолжаются и в других направлениях.

Гремучий опрокинулся прибой
Над женщиной, отвергнутой тобой.

Первая строка не только развивает образ мощного колокольного звона, но и рождает новые образы.  Две первые строфы образуют лексический и синтаксический параллелизм, который можно представить таким образом: «Над отвергнутым городом раздался гром колоколов, [а] на отвергнутую женщину хлынул гремящий прибой». Если мы знаем, что в первой строфе речь о Москве, то можно предположить, что во второй древняя столица предстает в образе отвергнутой женщины. Этому предположению не противоречит, а скорее его продолжает следующий факт: как известно, Петр Первый отправил в изгнание свою жену, Евдокию (Авдотью) Лопухину. Таким образом, ее образ сливается с образом столицы, утратившей свое первенство: царская опала с одинаковой силой обрушилась и на тот, и на другой символ русской традиции.

Первая строка третьей строфы, однако, ставит в тупик:

Царю Петру и вам, о, царь, хвала!

О каком царе речь? Предполагаемый ход мысли Цветаевой находим в работе О.А. Клинга: « <…> она идентифицирует судьбу отверженной царицы Авдотьи с собой, со своей лирической героиней, а Петра I — со своим возлюбленным, которого наряду с историческим самодержцем называет «царем». Прошлое и настоящее сливается в судьбе царицы и женщины-поэта» (Клинг: 72). Такое толкование не только углубляет понимание данного стихотворения, но и позволяет продолжить связь его с предыдущими произведениями цикла — возможно, в образе «царя» проглядывает герой стихов «Из рук моих — нерукотворный град…» и «Мимо ночных башен…». Подтверждение этому предположению можно найти в обращении на «ты» к мужчине, бросившему женщину. Переход на «вы» во фразе «Царю Петру и вам, о, царь, хвала!» — в прославлении, окрашенном явно иронической интонацией, — выглядит лишь условной данью почтения.

Ирония резко переходит в протест:

Но выше вас, цари, колокола.

Колокола — это не просто церковный атрибут. Как царский указ — проявление царского самовластия, так колокола — сакрализованный язык, которым говорит народная власть, продолжающая считать Москву столицей вопреки всем указам. И ее утверждение звучит так же непреклонно:

Пока они гремят из синевы —
Неоспоримо первенство Москвы.

Сила протеста подчеркивается как его массовостью —

И целых сорок сороков церквей

— так и формой. Тяжелая, симфоническая наполненность колокольного звона переходит в более высокий регистр, как гнев переходит в презрительный смех:

Смеются над гордынею царей!

Так оглушительный колокольный звон нынешней Москвы, пережившей все испытания и унижения, утверждает ее право на незыблемое первенство. И так горький и презрительный смех позволяет покинутой женщине сохранить силу, высоту, личное достоинство.

Интересное дополнение находим в работе О.А. Клинга:

«Другое дело, что зрелая Цветаева сделала под этим стихотворением приписку (1939): «Никто не отвергал. Так. А ведь как — обиженно и заносчиво — и убедительно! — звучит» (I, 601. Комментарий А. Саакянц и Л. Мнухина). Вероятно, перед возвращением в СССР Цветаева предчувствовала новые испытания, ожидающие не только ее, но и весь мир, и теперь старая оппозиция Москва — Петербург, о которой так много писали Мережковский и другие, казалась ей не столь существенной и трагичной. Да и сама Цветаева к тому времени давно перешла от московского акмеизма к чему-то иному — тому, что можно словами Б. Пастернака назвать общеевропейским символизмом (Блок, Рильке, Пруст), т.е. особой интеллектуальной культуре вне границ» (Клинг: 70).

Обоснование позднейшей автоинтерпретации представляется вполне верным. Но один из смыслов произведения — утверждение права древней столицы на первенство — права, укорененного в многовековых, незыблемых традициях, — сохраняется. Слова Цветаевой соответствуют и реальной подоплеке: в этот период у нее, как отмечалось, был роман с О. Мандельштамом, и их отношения к концу мая 1916 года отнюдь не кончились. Но это тема другого разговора. В данном же произведении речь идет не о конкретной жизненной ситуации, а о символическом сходстве любовной и исторической коллизий.

ЛИТЕРАТУРА

Клинг О. А. Поэтический мир Марины Цветаевой. В помощь старшеклассникам, абитуриентам, преподавателям. 2-е изд. М., 2004