В письме к А.И. Цветаевой, написанном примерно в 1944 г. из лагеря, А.С. Эфрон, вспоминая о матери и брате, рассказала:

«Никогда не забуду следующего случая:

у нас там были друзья, художники по фамилии Артемовы, он и она. Они жили в маленьком домике в Кламаре, у них был садик с черешневым деревом, охотничьи собаки, ирл<андские> сеттеры. Они очень нас любили, мама часто бывала у них, читала стихи. Мы там проводили целые дни. Однажды возник спор — что лучше, поэзия или живопись, и мама доказывала, страстно и резко, что поэт — выше всех, что поэзия — выше всех существующих искусств, что это — дар Божий, наконец дошли до необитаемого острова, где (мама) «поэт все равно, без единого человека вокруг, без пера и бумаги, все равно будет писать стихи, а если не писать, то все равно говорить, бормотать, петь свои стихи, совсем один, до последнего издыхания» — а Артемова: «а художник на необитаемом острове все равно будет острым камнем по плоскому царапать свои картины» — и тут мама расплакалась и сказала: «а все равно поэт — выше!» Мур, молча и внимательно наблюдавший за всем этим, бросился с кулаками на Ар[темо]ву, крича плаксивым [детским] басом: «Дура! Не смей обижать маму!» (а потом к маме, припал к ней, обнял. Было ему что-то около семи лет» (Эфрон: 81).

В воспоминании запечатлены те обстоятельства, с которыми связана тема предыдущей заметки. Прежде всего — подтверждение верности той декларации ценностей, которую находим в давней записи. Художнику Г.К. Артемову (1895–1938) и его жене Л.А. Никаноровой-Артемовой, их отношениям с М.И. Цветаевой, как известно, посвящена повесть В.Каверина «Перед зеркалом», написанная в 1965-1970 годах. Цветаева изображена там под именем Ларисы Нестроевой. Вероятно, снабжая писателя, по его просьбе, советами и воспоминаниями, А. Эфрон удерживала в памяти и этот эпизод. Как видно из ее рассказа, отношения поддерживались несколько лет.

Во время этих встреч художник создал портрет Цветаевой. Его можно увидеть в книге о художнице Ю. Рейтлингер и о. Сергии Булгакове (Рейтлингер: XXVII). Не имея возможности представить точную копию, привожу сделанный мною снимок портрета, который экспонировался на выставке «Марина Цветаева и Франция» (к 75-летию возвращения в СССР из Франции)», проходившей в дни Международной конференции «Актуальная Цветаева» в октябре 2014 года.

 

 

Авангардный, колоритный стиль делает эту работу по-своему уникальным воплощением цветаевского облика. Неизвестно, правда, как отнеслась к портрету сама Цветаева. Но из той же книги известно, что Артемову и его жене был заказан и портрет Мура.

 

 

Окончание дружбы также отражено в повести «Перед зеркалом»:

«<1931> Мы поссорились, должно быть навсегда <…> Дело началось со спора, в сущности, отвлеченного. Ей не понравился интерьер, который я пишу, и она сказала мне об этом, может быть, слишком резко. Потом мы вернулись к нашему разговору о «первоначальности» искусства, и я первая сорвалась, когда она сказала, что недаром сказано: «В начале было слово», и что в сравнении с поэзией «все зрительное — второстепенное». Я стала доказывать обратное, то есть «первоначальность» живописи, и не нашлась, когда она возразила, что на необитаемом острове художник — только Робинзон, а поэт — Бог. <…> Я расплакалась, она тоже — и вскоре ушла, лишь наружно помирившись» (Воспоминания: 281)

Достоверность обозначенного пункта противоречий позволяет предположить и достоверность 1931 года как последнего периода дружбы Цветаевой и Артемовых. Ариадна Эфрон указывает возраст Мура, родившегося в 1925 г., не слишком уверенно — если предположить, что ему на момент инцидента было не семь, а шесть лет, то и эта деталь приводит нас к 1931 году. Но если это и не так, то есть прямое указание на период дружеских отношений. Как говорится в аннотации книги о Ю. Рейтлингер, в книге «Приведена также дарственная надпись М.И. Цветаевой Артёмовым на книге “После России” (19 марта 1931 г.)» (Библиография: 618-619). Эта дата, как думается, обозначает самый благоприятный период дружбы. Возможно, что он был недолгим, но в это время и  могла идти работа над портретом. Для нашей темы не так важно, когда именно случился инцидент, но важно, что разговоры, которые Цветаева вела с Артемовым, погружали в новую для нее сферу, вызывали новые мысли и сравнения, которые, скорее всего, и привели к известному диспуту.

Не имея возможности точно указать дату создания портрета, решимся сделать   свои выводы. Это могло произойти в марте или, во всяком случае, в начале 1931 года. В тот же период А.Л. Билис работал над циклом портретов представителей русского искусства и, вероятно, вел поиск новых моделей. У Билиса и Цветаевой, таким образом, были возможности узнать друг о друге от представителей как «зрительного искусства», так и искусства слова. Общие контакты и привели к идее сеанса. Пока нельзя сказать, раньше или позже «артемовского портрета», но он состоялся. О его результатах мы поговорим в следующей заметке.

ЛИТЕРАТУРА

1. Библиография — М.И. Цветаева: материалы к библиографии. М. 2013.
2. Воспоминания — Марина Цветаева в воспоминаниях современников. [Т.3]: Возвращение на родину/Сост., подгот.текста, вступ. ст., примеч. Л.Мнухина, Л.Турчинского. М.: Аграф, 2002.
3. Рейтлингер — Рейтлингер Ю.Н. (сестра Иоанна), о. Сергий Булгаков. Диалог художника и богослова: дневники, записные книжки, письма / сост., подгот. текста, предисл., коммент., примеч. Б.Б. Поповой. — М. : Никея, 2011.
4. Эфрон — Эфрон А.С. История жизни, история души: В 3 т. Т. 1. Письма 1937–1955 гг. / Сост., подгот. текста, подгот. ил., примеч. Р.Б. Вальбе. — Москва : Возвращение, 2008