В предыдущей заметке мы попытались раскрыть тему, ставшую прочной частью творческого мира Цветаевой. Речь идет о разнообразии ликов ее лирической героини, различных планах ее образного воплощения. При этом она всегда остается женщиной, и таким образом можно говорить о системе ракурсов, в которых Цветаева стремится выразить многоликую, изменчивую и неизменную суть женской души.

Тем неожиданнее  выглядят тексты, центром которых является не лирическая героиня, а лирический герой. Зачем это понадобилось автору, какую роль призваны выполнять эти персонажи в цветаевском поэтическом театре? Попытаемся найти ответ.

Стихов «от лица мужчины» у Цветаевой немного. Что примечательно — в первом ее юношеском сборнике «Вечерний альбом» их сразу три. Это такие стихотворения, как:

• «Потомок шведских королей»
• «Втроем»
• «В Кремле».

«Потомок шведских королей» — монолог юноши, который скорбит об утрате возможности стать достойным продолжателем великого рода, к которому он принадлежит по рождению.

Герой стихотворения «Втроем» переживает совершенно иные чувства: упоение одновременной влюбленностью двух сестер, восторг слияния полудетских душ в новый, небывалый союз, сладость и  прелесть кануна любви.

И то, и другое стихотворение, как установлено, связаны с одним и тем же прототипом: В. О. Нилендером (1883-1965), молодым философом, объектом первой любви Цветаевой. Возможно, что интенсивное общение, воспоминания и рассказы о предках, как и сама ситуация «любви втроем» (младшая сестра разделила чувство старшей) вызвали потребность увековечить  поэтическими средствами духовный мир любимого человека, запечатлеть уникальность его личности, передавая в монологах от его лица свойственный ему образ мышления, стиль самовыражения. Иначе ничто не мешало бы ей вести речь от лица восторженно внимающей героини.

Стихотворение «В Кремле» посвящено размышлениям героя во время одиноких блужданий по ночному Кремлю. Этот текст, как считают исследователи, связывается уже не с В. Нилендером, а с другим собеседником юной Цветаевой — поэтом Эллисом (наст. имя Л.Л. Кобылинский, 1879-1947), с которым она встречалась в то же время, что и с В. Нилендером, в 1908-1909 годах.

Остановимся на нем подробнее.

Там, где мильоны звезд-лампадок
Горят пред ликом старины,
Где звон вечерний сердцу сладок,
Где башни в небо влюблены;
Там, где в тени воздушных складок
Прозрачно-белы бродят сны —
Я понял смысл былых загадок,
Я стал поверенным луны.

В бреду, с прерывистым дыханьем,
Я все хотел узнать, до дна:
Каким таинственным страданьям
Царица в небе предана
И почему к столетним зданьям
Так нежно льнет, всегда одна…
Что на земле зовут преданьем, —
Мне всё поведала луна.

В расшитых шелком покрывалах,
У окон сумрачных дворцов,
Я увидал цариц усталых,
В глазах чьих замер тихий зов.
Я увидал, как в старых сказках,
Мечи, венец и древний герб,
И в чьих-то детских, детских глазках
Тот свет, что льет волшебный серп.

О, сколько глаз из этих окон
Глядели вслед ему с тоской,
И скольких за собой увлек он
Туда, где радость и покой!
Я увидал монахинь бледных,
Земли отверженных детей,
И в их молитвах заповедных
Я уловил пожар страстей.
Я угадал в блужданьи взглядов:
— «Я жить хочу! На что мне Бог?»
И в складках траурных нарядов
К луне идущий, долгий вздох.

Скажи, луна, за что страдали
Они в плену своих светлиц?
Чему в угоду погибали
Рабыни с душами цариц,
Что из глухих опочивален
Рвались в зеленые поля?
— И был луны ответ печален
В стенах угрюмого Кремля. (Цветаева 1: 14-15)

Таинственность обстановки, легендарность пустынного пространства вызывает представления о прошедших временах. В неверном лунном свете воображению герою являются образы прежних обитателей, проводивших всю жизнь среди глухих высоких стен, — цариц, детей, монахинь… Атмосфера прошлого поглощает героя так непосредственно, что он попадает в плен тревог и печалей, переживаемых кремлевскими невольницами, заражается их тоской и за них пытается найти ответ: зачем все это было, есть ли высший смысл в итоге печально и бесцельно прожитых жизней?

Возможно, что, подобно «Потомку шведских королей», Цветаева  в этом стихотворении запечатлела мысли и впечатления старшего друга своей юности. Эллис сыграл большую роль в становлении поэтической личности Цветаевой самим своим присутствием, вдохновенными фантазиями, которыми он щедро делился с сестрами во время визитов в Трехпрудный. Цветаевой была близка и мистичность Эллиса, и его мятежный нрав, и напряженная внутренняя работа, и постоянная погруженность в решение высших вопросов жизни. Их духовный союз был недолгим,  и стихотворение «В Кремле», как и поэма «Чародей», остались поэтическими памятниками короткой, но чрезвычайно важной поры цветаевской юности.

Как видно из приведенного примера, «мужские» маски, которые надевает лирическая героиня Цветаевой в этих трех стихотворениях, остаются масками. И одна из задач, которую можно предположить в качестве причины для использования такого приема, — желание выразить, запечатлеть в поэтическом слове неповторимый духовный мир любимого человека. А самой Цветаевой, вероятно, это помогало глубже заглянуть в душу героя своего увлечения, осветить ее изнутри, увидеть мир его глазами…

Знание, кто именно скрывается под маской потомка шведских королей, объекта двойной любви или кремлевского посетителя, упрочивает сюжетную основу текстов достоверностью материала, послужившего источником для создания стихотворения. Но и герои, и их рассказы так и остались бы темой для мемуаров, чисто личными реликвиями, если бы не та творческая сила, которая преобразует жизненный материал в искусство, создает произведение, получающее свойство самоценности. И маска здесь становится порой незаменимой посредницей.

ЛИТЕРАТУРА

Цветаева 1 — Цветаева М. Собрание сочинений: в 7 т. Т. 1.: Стихотворения / Сост., подгот. текста и коммент. А. Саакянц и Л. Мнухина.  М., 1994.