Мы продолжаем анализ эпистолярного наследия А. С. Эфрон. В одной из предыдущих заметок мы говорили об ориентирах, на которые могла равняться Ариадна Сергеевна в своем эпистолярном творчестве. Уточним наше представление вопроса.

 

 

Понятие «эпистолярной модели» при более внимательном вглядывании оказывается сложным, многоаспектным. Например, ориентиры могут быть явными и неявными.

Явные – те, кого А. С. упоминает, с кем себя сравнивает применительно к процессу письма. Сравнение заключает в себе иерархию ступеней. Есть высшие ориентиры — это пример М. И. Цветаевой и Б. Л. Пастернака. О них мы говорили в предыдущих заметках, поэтому не будем приводить примеры.

Есть и, так сказать, низшие ориентиры — те, от которых она отталкивается. Наиболее ярким примером такого типа для А.С. является ее тетка, Анастасия Ивановна Цветаева.

«Неужели на старости лет мои письма, мои попытки писем, делаются такими же настырными, утомительными и, по долгу человечности, требующими ответа, как Асины? (В жизни не встречала более мучительного чтения!)» (АЭ 1: 250)

Модели неявного типа обнаруживают свое присутствие опосредованно, через систему эпистолярных текстов. Неявны они потому, что сама Ариадна Сергеевна, вероятно, не осознавала, какой тип поведения реализует система ее писем такого рода. Но о наличии таких моделей можно говорить потому, что для этого существовали объективные предпосылки.

Прежде всего это литературные модели. Богатейшая начитанность позволяла А. С. не только создавать мощный риторический арсенал своего письма, но и, как можно предположить, закладывала в подсознание определенные схемы переписки, усвоенные из прочитанных источников — романов в письмах, изданий переписки и других текстов такого рода.

Тесно связан с этим типом моделей такой, который можно назвать литературно-биографическим. В отличие от чисто биографического, который, разумеется, тоже присутствовал в круге чтения А.С. и так или иначе мог влиять на ее эпистолярные установки, литературно-биографический тип письменного текста отражает некую условную ролевую функцию, его авторы на время переписки надевают те маски, под которыми хотят себя выразить, и таким образом переписка приобретает черты художественной игры.

Наиболее ярким примером такого типа является переписка И.-В. Гете с Беттиной фон Арним.  Заголовок, под которым она публикуется: «Переписка Гете с ребенком» (Беттина к тому времени уже вышла из детского возраста), вполне конкретно устанавливает факт, что эпистолярий строился по законам игры.

Как известно, эта переписка входила в круг любимого чтения Цветаевой. В той или иной форме она была известна и ее дочери. Фигура Беттины не раз мелькает в письмах А.С. Например, она пишет А.И. Цветаевой о матери:

«если речь шла о “герое”, равном ей по силе творческой, она могла стушеваться перед ним — стушеваться, оставаясь все же сама собою,— как Бет<тина> Арним перед Гёте» (АЭ 1: 130)

Эта фраза вполне ясно доказывает, что модель поведения Беттины в отношениях с Гете была хорошо известна Ариадне Сергеевне. В этой связи вновь обратимся к работе Н. Боткиной об эпистолярии Цветаевой, где «литературные приметы» общекомпозиционного уровня повествования выявляются и в том,

«каким образом подключается литературный режим в обращении, благодарности, просьбах, а также рефлексия самого процесса письма …Этот тип обращений прочитывается через “Переписку Гете с ребенком” Беттины фон Арним. “Друг” – так обращается Беттина к Гете, тогда как в свою очередь Гете называет Беттину “дитя”» (Боткина: 76-96).

А.С. Эфрон не могла не видеть явную до наивности «игровую» установку Беттины, но и в ее эпистолярном наследии обнаруживаются линии, построенные на модели, которую можно назвать «взрослый — ребенок». Это переписка с молодыми женщинами, например, А. А. Саакянц, И. Емельяновой, А. Беляковой и другими.

Приведем несколько примеров.

«Руфь, деточка, что с тобой, почему молчишь? … Милый мой малыш, напиши, «дюжишь» ли ты ещё в этой жизни? Как твои силы, как твоё дыхание?» (АЭ 2: 344)

«Милый Малыш, пока пишу два слова, т. к. не очень уверена в вашем адресе» (АЭ 2: 91)

«Всегда за тяжёлой полосой следует радостная, ибо жизнь есть животная полосатая, как зебра. Это очень хорошо, Малыш, что ты видишь …небо, звёзды, природу. Они всегда помогают в беде — ещё иной раз лучше, чем люди; прикасаются к душе, не причиняя боли, утоляют горести бывшие и настоящие, анестезируют боль, ведь правда? Они — настоящие, и не изменяют, как люди. И даже — не изменяются. Будь поласковей с матерью, Малыш, — но оставайся самой собою — не слушай ничьих советов, кроме собственной совести. Прости меня за назидательный тон» (АЭ 2: 93)

«Милая Анечка, рада была видеть Вашу милую, уже несколько отвыкшую от меня и несколько одичавшую морд (у, очку, ашку — на выбор!) и рыжую прядку … Вы у меня замечательный дружок, милый, всё понимающий и чующий, гордый, заносчивый, робкий рыжик, молча одаривающий меня самым — для меня и для нас обеих — бесценным» (АЭ 2: 120)

«Милый Рыжик, Вы «велели» Вам написать письмо — вот оно, или навроде» (АЭ 2: 261)

Напомним, что все эти ласковые уменьшительные прозвища обращены к вполне взрослым женщинам. В совете «оставаться самой собой» обнаруживается даже прямая перекличка с фразой о Беттине. Как показывают цитаты, А.С.  в общении с младшими по возрасту подругами вполне естественно, по праву старшего во всех отношениях человека принимает на себя роль наставницы, защитницы, воспитательницы и выдерживает эту роль на всем протяжении переписки. При таком раскладе ее адресаткам не оставалось выбора, кроме роли «ребенка». (Как представляется, явное или скрываемое раздражение, которое проскальзывает в воспоминаниях некоторых из этих корреспонденток, как и конфликтный поворот отношений, могли иметь одним из источников эту, навязанную роль: при всем пиетете перед старшей подругой в роли Беттины они себя  не видели).

Пока остановимся на этих примерах. Они достаточны для того, чтобы представить в общем виде наличие системы литературных и биографических моделей, которым осознанно или неосознанно Ариадна Сергеевна следовала, когда садилась за письмо. Наличие этой системы, в свою очередь, в значительной степени формировало систему эпистолярной поэтики А.С. Эфрон. Об этом мы будем говорить дальше.

ЛИТЕРАТУРА

1. АЭ 1 — Эфрон А.С. История жизни, история души: В 3 т. Т. 1. Письма 1937–1955 гг. / Сост., подгот. текста, подгот. ил., примеч. Р.Б. Вальбе. — Москва : Возвращение, 2008.
2. АЭ 2 — Эфрон, А. С. История жизни, история души: В 3 т. Т. 2. Письма 1955–1975 / Сост., подгот. текста, подгот. ил., примеч. Р.Б. Вальбе. — Москва: Возвращение, 2008.
3. Боткина — Боткина Н. Особенности структуры повествования в письмах: эпистолярий Марины  Цветаевой. Доктор. дисс. филология. Вильнюс, 2011.