В предыдущих заметках мы представили три первых этапа творчества Цветаевой. С июня 1922 года начинается четвертый, проходивший  в кардинально изменившихся обстоятельствах.

Этот период начал новую, эмигрантскую эпоху в жизни Цветаевой. Его границы и тематическую структуру исследователи видят по-разному.

Д. Таубман	И. Шевеленко
ПОСЛЕ РОССИИ: 1922–1925 Берлин Деревья Чехии Пастернак в Берлине Пропущенная встреча: возвращение Пастернака в Россию В поисках заместителя: Бахрах и Родзевич «Тайный брак»	ЭВРИДИКА (1922–1926) Встреча с критикой «Поэзия Умыслов» «Поэт о критике»

С точки зрения Д. Таубман, новый период начинается в Германии, а заканчивается с  отъездом из Чехии во Францию. Его тематические вехи определяются вполне конкретными обстоятельствами: недолгое пребывание в Берлине, переезд в Чехию, три тематических узла, связанных с появлением в жизни Цветаевой Б. Пастернака, между которыми пролегли линии еще двух героев: А. В. Бахраха и К.Б. Родзевича.

И. Шевеленко, сходным образом датируя начало, расширяет период до конца 1926 года, то есть захватывает и первый год парижской жизни, и символом этого этапа цветаевского творчества выбирает образ Эвридики — мифологической героини, обреченной на вечное блуждание в царстве теней. В таком взгляде обнаруживается принципиально иной подход к обозначению тематической сущности цветаевского творчества этого периода, когда ведущим ориентиром является все тот же непрерывный поток духовной жизни и роста профессионального мастерства, каким он был в предыдущие времена. Поэтому в качестве важнейших вех здесь перечисляются темы, отражающие отношения Цветаевой с критикой и осмысление феномена собственной творческой уникальности.

Следуя принципу связи тематики с биографической канвой Цветаевой, будем говорить лишь о тематике «германско-чешского» периода.

Р. Войтехович описывает берлинский период как время новых героев и посвященных им произведений:

Вишняк и Пастернак в берлинских стихах — это дольняя и горняя любовь Цветаевой.

Затем наступает «чешский период», когда

Воссоединение с мужем в Праге Цветаева воспринимает как смерть для души и возрождение для бессмертного духа.

Ряд «сивиллиных» стихов (так именовалась автором вся пражская лирика 1922 года) связан с появлением у 30-летней Цветаевой седины, что было истолковано как символ торжества духа. От лица Сивиллы она пророчествует о Боге и, словно гадая по деревьям, открывает в них очертания купающихся нимф, погоню Саула за Давидом, картины Страшного суда, «Элизиума купола» и пр. … В заводской трубе она видит подобие трубы архангела, возвещающей конец света…

В отличие от других героев кратковременных увлечений Цветаевой Б. Пастернак занял долгое и уникальное место в системе ее личных и тематических приоритетов:

Переписка с Пастернаком превращает поэзию Цветаевой начала 1923 г. в арену поединка двух «горних» персонажей, олицетворяющих поэтов …сорвавшаяся встреча в Берлине преломила русло цветаевской лирики и превратила героя в отрешенного Гамлета, затем Ипполита и, наконец, — вероломного Тезея, а героиню — в защитницу страсти Офелию и даже преступную Федру. Поэтические заочные проводы Пастернака заканчиваются идеей духовного брака, порождающего дитя — «песнь» … Позднее тема разлуки дополнится и мотивами самоубийства … Попытка освободиться от эмоциональной зависимости выливается в тему отказа Эвридики следовать за Орфеем, поскольку связь с братом в поэзии — кровосмесительна

Новая попытка самодисциплины …возвращает поэта к «сивиллиной» тематике, в которой выделяется тема времени, враждебного героине … и поэт претендует на то, чтобы поменяться с временем местами, тем самым победив его: «Время! Я тебя миную» … Но кроме времени линейного — всепожирающего и отнимающего прошлое — есть и время циклическое — как бы вновь возвращающее то, что было утрачено. Например, это повторяющееся состояние ночи, когда мир становится «сплошной душою» … Эта тема возникает летом 1923 г. в стихах к молодому критику А. В. Бахраху.

Еще один «реальный» роман – с К. Б. Родзевичем – стал источником новых лирических шедевров: Войтехович считает, что именно ему

посвящена «Попытка ревности» (1924) — один из наиболее выразительных примеров композиционной формулы Цветаевой, которую можно назвать «градация с перипетией и антитезой».

Войтехович отмечает и другие темы «чешского периода»: связанное с рождением сына противопоставление «сонного» и «жизненного» состояния героини:

Во сне душа поэта освобождается, и это лучшая реальность, в которую ей хочется уйти навсегда … Именно избыток жизни подталкивает ее к тому, чтобы уйти из жизни, как делает аравийский конь, на всем скаку перекусывающий себе жилу

Постоянной темой остаются отношения с Пастернаком,

и Цветаева посвящает ему цикл «Двое» … о роковом несовпадении истинных пар, как в гомеровской поэме, где Ахиллес отнюдь не для себя борется за Елену, хотя именно их имена составляют «рифму» (в них есть общий слог «ле», как в именах Марина и Борис общий слог «ри»)

Одним из главных открытий этого периода, по Войтеховичу, — то, что

 Цветаева дает ключ к пониманию поэзии: в основе лирики — чувства, которые можно выразить всего тремя междометиями: «Ох, когда трудно, и ах, когда чудно, / А не дается — эх!»

Такими чертами, по указанию исследователей, отмечен творческий путь Цветаевой в первый эмигрантский период. А впереди было еще тринадцать лет этого пути, и каждый из этих лет получил свою творческую характеристику. Наши следующие заметки будут посвящены этим годам.