«Поэма воздуха» Марины Цветаевой / Вторая международная научно-тематическая конференция (9—10 октября 1994 г.). Сборник докладов. М.: Дом-музей Марины Цветаевой, 1994.

Работа конференции — первая попытка комплексного изучения одной из самых сложных, темных, трудных для понимания цветаевских поэм. Об основных направлениях, по которым шел научный поиск, свидетельствует состав статей сборника:

К.Уайт (Пенсильвания). Чарльз Август Линдберг

Е.Л.Желтова (Москва) Об отношении М.Цветаевой к авиации

А.С.Орлов (Москва) Развитие авиации и общественность в 20-е годы

Вячеслав В. Иванов (Москва) «Поэма Воздуха» Цветаевой и образ семи небес (тезисы)

Т.В.Кузнецова (Москва) Марина Цветаева и Рудольф Штейнер. Встреча и отклик (некоторые предпосылки к написанию «Поэмы Воздуха»)

С.Б.Джимбинов (Москва) Паденье в твердь (Р.М. Рильке и «Поэма Воздуха» М.Цветаевой)

О.А.Клинг (Москва) Попытка символистского прочтения «Поэмы Воздуха» Марины Цветаевой

Г. Петкова (София) «Поэма Воздуха»: покушение на литературность (предварительные заметки)

О.Г.Ревзина (Москва) «Поэма Воздуха» как художественный текст и как интертекст

И.Христова (Велико Тырново) О некоторых особенностях языка «Поэмы Воздуха» Марины Цветаевой

Л.К.Готгельф (г. Александров) Словотворчество Марины Цветаевой на примере «Поэмы Воздуха»

В.В.Жильцова, А.А.Набебин (Москва) Пунктуация и частота слов в «Поэме Воздуха» М.Цветаевой

М.Н.Рябкова (Москва) «Поэма Воздуха» как опыт самопознания

Интерес представляет уже первая статья — К.Уайт в очерке «Чарльз Август Линдберг» рассказывает о герое, с именем которого связывается поэма:

Исторический перелет Ч.Линдберга через Атлантику в мае 1927_г. сделал его героем всего мира и привлек внимание миллионов людей. Слава Линдберга заключалась не только в том, что его знали в лицо и по имени, – его подвиг воспели деятели искусства и литературы. Хотя его имя не фигурирует в «Поэме Воздуха», ее автор также восхищалась его достижением и была поражена общественным резонансом на это событие. Цветаева была увлечена этим человеком и его свершением.

Анализируя мотивы этого увлечения, автор считает наиболее важными три фактора:

 перелет и его историческое значение, личное обаяние Линдберга и магия авиации

Кратко рассказав о подвиге Линдберга, автор рассматривает причины, по которым это имя стало легендарным, и делает вывод, что

легенда о Линдберге гораздо шире памяти о … трансатлантическом перелете.

Помимо самого феномена трансатлантического перелета, чрезвычайной популярности способствовали высокие личные качества летчика, а также ореол принадлежности к авиации:

Он был героем из племени героев, ибо в то время, когда он совершил свой перелет, и еще в течение двух десятилетий все авиаторы были кумирами публики.

Тут возникает аналогия с другим героем — покорителем небесного пространства — Юрием Гагариным. Первые космонавты были объектами такого же восхищенного преклонения, как первые летчики. Подвиг Гагарина в космосе проецируется на подвиг Линдберга в пространстве Атлантики. И трагическая гибель первого космонавта тоже имеет печальную аналогию, правда, связанную не с самим Линдбергом, а с историей гибели его маленького сына, ставшего жертвой бандитского шантажа. И если бы Цветаева дожила до начала 1960-х годов, полет Гагарина, возможно, вызвал бы у нее новые мысли и ассоциации, вдохновил бы на новую поэму… Но вернемся к очерку о Линдберге.

Раскрывая картину того, чем была авиация на заре своего развития, автор затрагивает, пожалуй, главную в рассматриваемом аспекте сторону феномена Линдберга и его легендарной славы: романтические ассоциации, связанные с его полетом:

После перелета через Атлантику, детали которого «земные» люли могли лишь вообразить, Линдберг сделался неоспоримым «первым среди равных» или, как выразилась Энн Морроу, «последним из богов» на земле, когда нужда в героях была так остра и когда шел поиск области, в которой могли рождаться герои. Все это принес в мир Линдберг.

Очень важным кажется заключение очерка о максимальной степени восхищения, которая досталась Линдбергу: если предыдущие авиационные рекорды воспринимались относительно спокойно — вероятно, потому, что вызывали интерес и увлечение в основном у специалистов —, то

Линдберг возвысил это увлечение до уровня страстной любви в то время, когда мир испытывал необходимость в героях.

Именно герой и героизм были тем, в чем нуждалась и мятежная, ненасыщаемая душа Цветаевой.

Общее увлечение авиацией в ракурсе цветаевского восприятия анализируется в статье Е.Л.Желтовой «Об отношении М.Цветаевой к авиации». Вообще тема «Цветаева и техника» — одна из наименее изученных в цветаеведении. Возможно, причина этого — постоянно и разнообразно провозглашаемое ею отрицание техники как важнейшего жизненного ресурса. Однако эти заявления необходимо воспринимать в контексте их звучания, и, вглядевшись в тексты Цветаевой, можно сделать совершенно иные выводы, более плодотворные для понимания духовного мира поэта.

В этом плане статья Желтовой, вероятно, была одной из первых подобных попыток. Действительно, техническая сторона в поэме едва затронута:

лишь несколько строк поэмы наводят читателя на мысль об авиации, причем не вполне отчетливо, не вполне определенно.

…Но – сплошное аэро –

Сам – зачем прибор?

Но есть ли здесь прибор – летающая машина, самолет, или … речь идет о человеческом теле, плоти. Или присутствуют оба мотива? Другие строки:

Курс воздухоплаванья –

Смерть, где все с азов,

Заново…

Снова возникает вопрос: сколь широка семантика слова воздухоплавание?

Автор напоминает:

Одна из чарующих сторон поэзии – смысловая многозначность, она есть условие особой духовно-интеллектуальной работы – блуждания по лабиринтам смыслов.

Автор подтверждает наше предположение о причинах малоизученности темы:

мы, сегодняшние, …предполагаем (ошибочно!), что, как и все бездуховное, авиация не могла всерьез интересовать поэтессу.

В статье приводятся доказательства того, что у Цветаевой существовало собственное представление о смысле технического прогресса. И связывалось оно с высочайшими духовными мотивами. Конкретным проявлением этой связи и стала «Поэма Воздуха»:

… поэма явилась в значительной степени результатом творческого переживания Цветаевой смерти Райнера Мария Рильке. Но хотя тема смерти, вернее духовного восхождения к Богу, – главная для поэтессы, видимо, было и в атмосфере, царившей во Франции в связи с перелетом Линдберга, нечто такое,что дало ей импульс к чрезвычайно напряженному, наполненному мистическими прозрениями, переживанию духовного полета.

Подобно автору статьи о Линдберге, Е. Желтова разъясняет, чем была авиация для людей цветаевского времени — в духовном и даже эзотерическом плане:

Летящая машина становится новым небесным символом, своего рода новой Вифлеемской звездой. С самолетом связывают самые радужные надежды на будущее, верят в перерождение человека в нового, небесного. Верят, что полет на самолете приближает человека к Богу, и поэтому многие обряды совершают на самолете, например бракосочетание или крещение.

Вывод автора:

Все общество участвовало в сотворении мифа об авиации. Авиационный «культ» со своими особенностями возник в Америке, в Европе, в России. Реальной почвой такого мифотворчества явилось, по-видимому, то, что семантическое поле самого слова «полет» сочетает в себе представления (интуиции) как о духовном полете, так и о полете в физическом пространстве.

Поэтический ответ на эти вызовы, таким образом, был предопределен. В статье приводятся реакции на авиационную тему В. Брюсова и А. Блока, принципиально по-разному воспринимающих это явление:

Блок был редким исключением в общем хоре голосов. Исключением явилась и Марина Цветаева.

Автор подчеркивает, что ее отношение было совершенно иным, чем всеобщее:

Цветаева – вне ликующей толпы, не поддается всеобщей эйфории, ей видится иное лицо авиации:

Курс воздухоплаванья –

Смерть, и ничего

Нового в ней. (Розысков

Дичь… Щепы?.. Винты?..)

Осмысление феномена полета шло в духовном сознании Цветаевой через соединение с идеями смерти и небытия.

Но именно после смерти и начинается истинный полет духа, и об этом поэма.

Одной из самых интересных работ, помещенных в сборнике, является текст одного из ведущих российских филологов Вяч. В. Иванова «Поэма Воздуха» Цветаевой и образ семи небес». К сожалению, мысли автора приведены только тезисно. Вяч. В. Иванов акцентирует внимание на семи уровнях небесного вознесения и считает, что этот образ Цветаева могла почерпнуть из

«Славянской книги Еноха Праведного», которую Цветаева скорее всего читала (вскоре после ее выхода в свет в Москве в 1910 г.) в издании М.И.Соколова.

По мнению автора,

С «Книгой Еноха» «Поэму Воздуха» объединяет самый образ семи небес и название каждого из небес «воздухом».

Автор отмечает важность для поэмы мистической силы числа «семь» и предлагает пути изучения этой темы в связи с «Книгой Еноха»:

Представляется, что символ семи небес, через которые Цветаева «тянется к Богу» с земли (по слову Пастернака в его реквиеме), поможет выявить мистический пласт цветаевской образности, пока еще мало раскрытый.