Стихотворение, как и предыдущее, обращено непосредственно к Ахматовой. Но здесь речь не о фатальном единстве поэтов, а о прямо противоположном сопоставлении.

 

 

Ты, срывающая покров
С катафалков и с колыбелей,
Разъярительница ветров,
Насылательница метелей,

Лихорадок, стихов и войн,
— Чернокнижница! — Крепостница! —
Я заслышала грозный вой
Львов, вещающих колесницу.

Слышу страстные голоса —
И один, что молчит упорно.
Вижу красные паруса —
И один — между ними — черный.

Океаном ли правишь путь,
Или воздухом — всею грудью
Жду, как солнцу, подставив грудь
Смертоносному правосудью.
26 июня 1916

Первые же строки звучат как порицание:

Ты, срывающая покров
С катафалков и с колыбелей

Катафалки и колыбели — сакральные атрибуты, берегущие тайну смерти и рождения. Срывать с них покров значит дерзко обнажать эти тайны, делать их доступными людскому взору и обсуждению, лишать их защитной силы.

Описание качеств героини распространяется на другие сферы ее влияния. Она, оказывается —

Разъярительница ветров,
Насылательница метелей

Ахматова в своей поэтической ипостаси предстает не как стихийное явление, не часть природы, а как высшая сила, управляющая самыми суровыми ее проявлениями.

Но и это не предел ее могущественного влияния. Она же — источник

Лихорадок, стихов и войн,

то есть причина глобальных катаклизмов, которые как совершаются в отдельных телах и душах, так и отражаются на существовании целых народов.

Перечисление свойств завершается определениями, которые звучат, как приговор после прокурорского монолога:

— Чернокнижница! — Крепостница! —

Эпитеты квалифицируют образ Ахматовой как магическую, темную, всеподавляющую силу.

Развитие мотива подходит к апофеозу, готовит явление богини, словно вызванной заклинаниями, звучащими не как восхваления, а как проклятия:

Я заслышала грозный вой
Львов, вещающих колесницу.

Эта картина, как указывает Р. С. Войтехович, связывает Ахматову с

«Гекатой, покровительницей чернокнижия и колдовства <…> она едет по земле на колеснице, запряженной львами (или львы предупреждают о ее колеснице)» (Войтехович: 438, 445).

Возникает и другой знак приближения ахматовской «Чернокнижницы»:

Слышу страстные голоса —

Толпа спешит навстречу божеству. Нет ничего удивительного, что подобное явление порождает массовое поклонение, инспирированное в равной степени страхом и восторгом. Так проявляет себя «очарование Зла».

Но в картине апофеоза ахматовской богини возникает новый образ:

И один, что молчит упорно.

При всем огромном могуществе «крепостницы» душ есть человек, над кем ее чары бессильны.

Вижу красные паруса —
И один — между ними — черный.

Красные паруса — образ из того же ряда, что «Алые паруса» А. Грина, символ страсти, любви, преклонения. Если представить армаду парусников, стремящихся вслед за преданной толпой явиться к трону грозной владычицы мира, то одинокий черный парус может означать явление, несущее угрозу ей самой.

Океаном ли правишь путь,
Или воздухом — всею грудью
Жду, как солнцу, подставив грудь
Смертоносному правосудью.

Финал стихотворения раскрывает читателю образ того, кто противопоставляет себя власти темной богини, которая, подобно Гекате «может “править путь океаном” и “воздухом”» (Войтехович: 445), — того, кто не поддается ее чарам, «молчит упорно» в громе лести и славословия. И это он управляет судном под черным парусом, означающим поражение той, которой подчиняется сама природа.

Короткое оповещение «Жду» относит эти характеристики к самой Цветаевой. С той же безоглядностью, с которой ахматовская богиня распоряжается людьми и стихиями, цветаевская героиня встает перед ней, открывая грудь и таким образом подставляя сердце, демонстрируя полную готовность отдать себя ее «Смертоносному правосудью», уподобленному убивающим лучам прямого солнечного света.

И эта демонстрация вовсе не означает жертвенность, покорность, смирение, признание власти «Чернокнижницы и крепостницы». Это означает сознание той цельности, которую можно разрушить, лишь уничтожив личность физически.

Цветаева не боится ахматовского суда, идет на него потому, что знает: этот суд она выиграет. Ее поведением руководит сознание масштаба своего поэтического потенциала. Потому-то Цветаева и ограничивается до поры до времени «упорным молчанием»: путь прямого противоборства недостоин поэта, знающего предстоящую ему великую судьбу. И лишь цветом парусов своего поэтического корабля она предупреждает, что близится закат торжествующей богини и восход новой на поэтический Олимп.

 

ЛИТЕРАТУРА:

Войтехович — Войтехович Р. Польская гордыня и татарское иго в стихах Цветаевой к Ахматовой. // Studia Russica Helsingiensia et Tartuensia XII: Мифология культурного пространства: К 80-летию С. Г. Исакова. Тарту, 2011. С. 427– 450