В предыдущей заметке мы остановились на рассказе о фильме, который стал одним из знаковых для Цветаевой, — «Девушки в форме». Напомним ее впечатления от просмотра:

 

 

Между 23 и 29 декабря 1932. Адресатке из круга Е. Извольской:

<…> с раннего детства <…> я всегда была влюблена — в кого и во что угодно: в няню, в собаку, в куклу на витрине, в гостью, и пр. и пр. <…> Потом — школьные подруги, которыми я восторгалась издалека, никогда не решаясь приблизиться — из-за глубочайшего чувства неполноценности: посмотрите «Девушек в форме»: Мануэла оттуда — это я [Красная тетрадь: 31].

Цветаева говорит о немецком фильме «Mädchen in Uniform», который Леонтина Саган сняла в 1931 году по пеьсе  Кристы Винслоу «Вчера и сегодня». В  комментарии к словам Цветаевой сюжет фильма раскрывается так:

«Четырнадцатилетняя героиня, у которой умерла мать, попадает в пансионат для девочек, где воспитанницы должны подчиняться строгим правилам, насаждаемым бездушной авторитарной директрисой, и влюбляется в преподавательницу литературы. Перевод субтитров на французский выполнен знаменитой французской писательницей Колетт. Во Франции фильм вышел 15 апреля 1932 г.» [Красная тетрадь: 187].

Как видим, впечатление от фильма удержалось надолго, во всяком случае, через полгода его мотивы продолжали звучать в душе Цветаевой с прежней силой. И это неудивительно: слишком много общего нашла наша кинозрительница в воплощенных на экране образах, мотивах, подробностях… И раннее сиротство, и пребывание в интернате сестер Бринк, и окружение ровесниц с их традициями, характерами, взглядами, отношениями, вероятно, вспоминались ей почти в каждой сцене картины.

Трудно сказать, существовал  ли в пансионские времена Цветаевой прототип любимой учительницы Элизабет фон Бернберг. Но и эта тема была ей чрезвычайно близка, и фильм мог напомнить о других временах — о пребывании в Париже в 1909 г.:

«Любовь к Наполеону II и — одновременно — к некоему Monsieur Maurice, 18-ти лет <…> И еще — к M<ademoise>lle James, professeur de langue française [Профессор французского языка (фр.).], 30-летней женщине, с бешеными глазами. <…> Когда же я — 16-ти лет, из хорошего дома и в полной невинности — не удержавшись, целовала ей руки: — «Quelle drôle de chose que ces jeunes filles russes! Etes-vous peut-être poète en votre landue?» [Какие странные эти русские девушки! Может быть, Вы поэт в своей стране?» (фр.).] [СС6: 623].

Возможно, что мадемуазель Джеймс обладала тем же роковым шармом, что и взрослая героиня фильма «Девушки в форме», и вызывала такой же восторг, обострявшийся сознанием недоступности объекта обожания.

Спустя несколько лет этот фильм снова мог ожить для Цветаевой и дать импульс для желания посмотреть фильм «Беглецы из Сент-Ажиля». Мы расскажем об этом позже.

А пока вернемся в 1932 год. Он интересен не только впечатлениями Цветаевой. К этому году относится новая линия сближения семьи Эфрон с кинематографом. Подросшая Аля делала первые шаги в журналистике, и одними из первых ее заметок стали очерки, связанные с кинотемами. В своих воспоминаниях она рассказывает об этом так:

«И вот однажды иду я по бульвару Монпарнас … останавливаюсь я, смотрю на цветы, а в магазине полумрак и народу немного. И, случайно заглянув внутрь, вижу — Мери Пикфорд выбирает розы, а Дуглас Фербенкс стоит рядом! Не успев вздохнуть, я рванула туда, прекрасно зная, что она по-французски не говорит,  а он чуть-чуть объясняется. Я смело подошла к нему,  потребовала автограф на каком-то из своих рисунков и сказала, что очень приятно видеть в Париже их обоих. Он поблагодарил меня на очень плохом французском языке, она промурлыкала что-то по-аглицки, и вдруг — он преподносит мне букет роз! Такой же, как у нее!!! Великолепные, черные как гуталин, розы на длинных-длинных стеблях!!!» (Мироедиха: 101-102)

Рассказ о чудесной встрече не вызвал дома ожидаемой реакции:

«Смотрите, какие он мне розы подарил!» Мама взглянула на букет равнодушно. «Лучше бы они тебе башмаки купили», — сказала она и опять склонилась над столом» (Там же: 102)

и Аля, недолго думая, написала об этом в киножурнал. Там письмо не только опубликовали, но и оплатили как заметку, и даже предложили сотрудничество:

«Мадемуазель, у вас прелестный слог, вы могли бы стать журналисткой, но для этого надо, чтобы у вас был не только слог, но и везенье». (Там же)

Але повезло, и довольно скоро:

«Иду по улице, с гонораром, с пачкой журналов под мышкой, кругом толпа, и вдруг — над толпой — голова: Шаляпин! Идет с женой, выше всех, блондин, резкие складки у рта… Я бросилась к нему, зная, что он терпеть не может компатриотов и с русскими вообще не разговаривает, и на чистейшем французском языке говорю: «Мсье, как мы рады вас видеть в Париже! Правда ли, что вы сейчас снимаетесь в фильме «Дон Кихот»? Неужели мы сможем увидеть этот образ в вашем воплощении?!»

Он расплылся в улыбке: «Да… Я снимался в «Дон Кихоте»…» Он рассказал мне о съемках, сказал, что там снималась и его дочь, что съемки уже кончились и он только что приехал из Ниццы». (Там же: 103)

 

Аля проявила истинно журналистскую оперативность, и очерк об этой встрече также появился в киножурнале. Пока невозможно сказать, в каком именно. Обстоятельства публикаций позволяют датировать их концом лета  — началом осени 1932 года, и, надеемся,  что удастся их обнаружить в сканированных выпусках кинопрессы того времени, которые публикуются на франкоязычных сайтах.

Равнодушная реакция матери на новость о щедром подарке Фернбэкса как будто подтверждает позднейшее резюме А.С. Эфрон об ее «киноэпопее»:

А я тогда очень увлекалась кино и тогда же его исчерпала, так что уже никогда потом в кино не ходила. И я была начинена всевозможными сведениями о киноактерах. Пожалуй, единственное, что я знала в жизни хорошо, это мифологию и вот этих киноартистов …я ходила на какие-то приемы, киносъемки и писала об этом репортажи, ходила на вокзал встречать разных кинозвезд и тогда уже окончательно упала в глазах своей матери во прах!..» [АЭ 1996: 100‒105].

Но эти слова нуждаются в существенной поправке. Через несколько недель после написания письма о «Девушках в форме», 11 января 1933 года Цветаева рассказывает Борису Константиновичу Зайцеву о семейных делах:

Алины заработки … тоже прекратились, зарабатывает изредка фр<анков> по 30, по 50 маленькими статьями (франц<узскими>) в кинематографических журналах, пишет отлично, но тоже нет связей. (СС7: 439)

Следовательно, работа Ариадны в киножурналистике на начало 1933 года все еще продолжалась. Слова «Пишет отлично» — вряд ли условная похвала способностям дочери, особенно учитывая напряженность домашних отношений, которая как раз в это время стала достигать максимального накала. Скорее всего, Цветаева следила за работой Али, которая, конечно, приносила домой и показывала близким журналы со своими заметками. Следила так же пристально и внимательно, как в свое время — за ее дневниковыми записями. Следила и какое-то время, вероятно, надеялась, что дочери удастся то, что не удалось мужу: непосредственная причастность к миру кино. Но — «нет связей», ничтожный заработок, и эти причины, очевидно, прекратили кинопопытки Али так же, как пару лет назад подобные обстоятельства обрушили надежды Сергея Яковлевича. Скептицизм Цветаевой по отношению к бурной активности Али на приемах и вокзалах основывался на сознании безнадежности этих усилий. Но и через пару лет, на отдыхе в Фавьере она будет огорчаться, узнав об отказе дочери от участия в съемках: значит, все еще брезжила надежда на новые кинопроекты…

Как бы ни было, кинематограф оставался душевным и задушевным другом Цветаевой, и следующие годы дают этому новые доказательства. Об этом — в наших заметках.

ЛИТЕРАТУРА

1. АЭ 1996 — Эфрон  А. А  душа  не  тонет…  Письма 1942–1975 г. Воспоминания. М., 1996.
2. Красная тетрадь — Красная тетрадь / М.И. Цветаева; сост., подгот. текста, примеч. Е.И. Лубянниковой, А.И. Поповой; пер. А.И. Поповой; статьи А.И. Поповой, Ж. Нива.  СПб.: Изд-во Пушкинского Дома, 2013.
3. Мироедиха — Эфрон А. Мироедиха. Рассказы. Письма. Очерки. Федерольф А. Рядом с Алей. Воспоминания. М.,  1996
4. СС7 — Цветаева М. И. Собрание сочинений: в 7 т. Т. 7: Письма/Сост., подгот. текста и коммент. Л. Мнухина. М. 1995.