Цикл «Стихи о Москве» завершается стихотворением, в котором о Москве явным образом не говорится.  Почему же оно не только включено в цикл, но и поставлено на заключительное место, которому композиционная традиция придает важнейший, итоговый смысл? Вчитаемся в текст:

9
Красною кистью
Рябина зажглась.
Падали листья,
Я родилась.

Спорили сотни
Колоколов.
День был субботний:
Иоанн Богослов.

Мне и доныне
Хочется грызть
Жаркой рябины
Горькую кисть.
16 августа 1916

В первых двух строфах речь идет об обстоятельствах рождении героини. Место рождения не называется, но неумолчный звон сотен колоколов — лейтмотив, проходящий через цикл, — недвусмысленно указывает, что событие произошло именно в Москве. Кроме этого факта, вторая строфа содержит указание на субботний день, имеющий свою сакральную традицию, и заканчивается именем святого, чье поминание приходится на этот день. Память апостола Иоанна Богослова, автора одного из Евангелий, отмечается несколько раз в году. С датой 26 сентября ст.ст., или 8 октября н.ст. связано поминание его преставления.

Эти факты мы уже встречали в стихотворении «Семь холмов — как семь колоколов!..»:

«В колокольный я, во червонный день
Иоанна родилась Богослова»

«Красною кистью…» развивает тему и переводит ее в иной план. Если в седьмом стихотворении цикла смысловой акцент приходится на московское окружение — представлена вся городская среда, от смиренных монашек до «хлыстовского сброда», — то здесь центральным становится образ самой героини, стихотворение посвящено ей и ее значимости для образа города. Художественными средствами дата и место рождения не просто указаны предельно точно, но и сакрализованы. Совокупность сопровождавших рождение священных символов, «небесных знамений» определяет неоспоримое «право» героини на Москву, производит ее в разряд певцов, призванных не просто прославлять родной город, а освящать его своим именем.

На факт сакральной связи указывает О.А. Клинг, сообщая, что стихотворение построено «на одном из центральных для Цветаевой автобиографическом мифе. В его основании два семантических центра. Первый — рождение поэта в день Иоанна Богослова и отсюда один полюс мироощущения Цветаевой, связанный с тягой к вере, смирению, монашеству и аскетизму» (Клинг: 74). Вспомним, что этот мотив отражен в таких стихах, как «Облака – вокруг…», «Из рук моих — нерукотворный град…», «Над синевою подмосковных рощ…», «— Москва! — Какой огромный…»

О. Клинг отмечает и соположенный ему контрастный мотив: «Другое смысловое ядро стихотворения — жаркая рябина, символизирующая неукротимую страсть Цветаевой, ее языческое начало, гордыню и фатально предопределенную трагичность (горькая кисть)» (Там же). О страстности и «языческом начале», как и о гордыне, мы уже знаем из стихотворений «Мимо ночных башен…», «Настанет день —печальный, говорят!..», «Над городом, отвергнутым Петром…», «Семь холмов —как семь колоколов!…»

Таким образом, цикл можно разделить на две половины по четыре стихотворения, каждая из которых содержит противоположные мотивы. И все эти стихи, как звенья единой цепи, подводят к заключительному, девятому — «Красною кистью», где квинтэссенцией мотивов, их обобщающими символами становятся образ апостола с одной стороны и красной рябины — с другой. (Заметим, что образ алой рябиновой кисти, возможно, призван конкретизировать, довести до полной зримости данный в стихотворении «Семь холмов — как семь колоколов!..» дню рождения эпитет «червонный»).

Последняя строфа:

Мне и доныне
Хочется грызть
Жаркой рябины
Горькую кисть

в этом плане прочитывается как утверждение незыблемой духовной сущности героини — самого автора, то есть Цветаевой — сущности, в которой в нерасторжимом единстве соединены все, и высшие и низшие черты, составляющие единое целое московской, а значит, и цветаевской души.

О. Клинг замечает и еще одну сторону образа: «Появление на свет Цветаевой сопряжено со смертью — извечной темой осени («Падали листья, / Я родилась»). Однако сила и жажда жизни пока, как видно в последней строфе, сильнее смерти. Кстати, двойственность, бинарность — черта, присущая ее мироощущению во второй период» (Клинг: 75). Суть подобного мирощущения раскрывается, в частности, в статье Р.С. Войтеховича (Войтехович). Роковую роль красной рябины исследователи традиционно отмечают в позднейшем стихотворении «Тоска по родине! Давно…», которое, как известно, заканчивается словами:

Но если по дороге — куст
Встает, особенно — рябина…

Но это уже другая тема. Стихотворением «Красною кистью…» мы заканчиваем обзор цикла «Стихи о Москве». Но ставший классикой цветаевский цикл остается и постоянной темой нашего разговора, и к нему мы вернемся еще не раз.

ЛИТЕРАТУРА

1.  Войтехович — Двойное «Я» в картине мира Цветаевой // Марина Цветаева в контексте культуры Серебряного века: Материалы Четвертых Международных Цветаевских чтений. Елабуга: Изд-во ЕГПУ, 2008. С. 65–71.
2. Клинг — Клинг О. А. Поэтический мир Марины Цветаевой. В помощь старшеклассникам, абитуриентам, преподавателям. 2-е изд. М.: Изд-во Московского университета; Изд-во «Учебная литература», 2004.