Формирование личности Ариадны Сергеевны Эфрон как дочери гениального поэта не могло идти иначе, как с оглядкой на пример матери, с неизбежными плюсами и минусами. Не стала исключением и эпистолярная сфера ее самовыражения. То, что Цветаева стала главным ориентиром и образцом для письмотворчества дочери, по нашему мнению, не нуждается в доказательстве. Однако Цветаева была главным, но не единственным ориентиром и образцом.

В предыдущей заметке мы показали, как началось «эпистолярное воспитание» А. Эфрон. На примере ее первого детского письма, еще написанного рукой матери, мы выявили формы эпистолярного этикета, внушаемого начинающему «письмописателю», и другие признаки литературного письма, которые были характерны для самой Цветаевой: просьба, благодарность, рефлексия автобиографического акта. Таким образом, все перечисленные факторы, характеризующие письмо как литературный текст, были заложены в сознании Ариадны Сергеевны с раннего детства, стали ее личными установками и нашли воплощение в ее обширной многолетней переписке.

Напомним выводы труда об эпистолярии Цветаевой:

«…все типы переписки Цветаевой обладают чертами литературности …Эпистолярий Цветаевой приобретает признаки литературности через (1) диалог писем с литературными текстами авторов разных эпох, (2) соотношение писем с литературными текстами самой Цветаевой, (3) отсылку к внетекстовым событиям литературного сообщества и иерархическим битвами внутри литературного поля, (4) сочетание слов, обусловленное «теснотой стихового ряда» (Боткина: 181).

Можно ли применить эти положения к эпистолярным текстам А. Эфрон? Чтобы ответить на этот вопрос, попробуем выяснить, присутствуют ли эти признаки в ее письмах.

Для анализа выберем первый признак: перекличка с литературными текстами. Сразу отметим, что упоминания о прочитанных книгах в письмах А.Эфрон неисчислимы. Но эта тема требует отдельного осмысления. Для нашей цели важнее то, какое отражение находило чтение в эпистолярных текстах А. Эфрон.

Выборка цитат, сделанная лишь по одному тому ее писем (Эфрон 1), относящихся к самым тяжелым годам ее жизни, проходившей под гнетом репрессий, в условиях постоянной личной несвободы, по нашему мнению, отражает тот минимально достаточный уровень, на котором этот признак может проявиться.

В скобках приводится комментарий составителей о цитируемом А. Эфрон источнике и страница тома.

4 апреля 1941. Г. Эфрону

Со временем — или когда оно будет, буду писать и я. «Записки из Живого Дома» (Перефразированное заглавие воспоминаний о каторге Федора Михайловича Достоевского «Записки из Мертвого Дома») (40).

1 января 1945. Е.Я. Эфрон, З.М. Ширкевич

И вот мне хочется возможно скорее собрать всё и всё записать о ней — «Живое о Живом», как называется одна из её вещей — воспоминания (Название воспоминаний М. Цветаевой о ее близком друге поэте М. Волошине, написанных в 1932 г., сразу же, как только она узнала о его кончине) (84)

16 сентября 1945. А. И. Цветаевой

Дорогая моя Асенька, у нас осень, серая, сырая, сирая (Ср. стих. 1922 г. М. Цветаевой «Рассвет на рельсах»: «Из сырости — и серости», «Из сырости — и сирости»)

… и у камня, виденьем байроновских времён и «Юношеских стихов», — моя золотая и тонкая мама и красивый черноглазый юноша — Вы, м. б., помните его? По-моему, он бывал у нас в Ваш приезд. Его звали Николай Павлович Гронский («Юношеские стихи» (1911–1913) — третья (неизданная при жизни М. Цветаевой) книга. В стихах «Генералам 12-го года» и «Байрону» (оба — 1913) М. Цветаева рисует образы романтических героев)

А юноша поверил, что сам — написал. Он стал бывать у нас и сразу же, с первого же взгляда, с первых же слов влюбился отчаянно. Это была, в общем, короткая история. Кажется, в «Юношеских стихах» где-то сказано: «Я взяла тебя из грязи, в грязь родную возвращаю» — так было и здесь (3-я и 4-я строки из четверостишия М. Цветаевой «Птичка все же рвется в рощу…» (I, 500) (108)

26 октября 1945. А. И. Цветаевой

… а урну с прахом установить на Ваганьковском кладбище — «Зори ранние — на Ваганькове» (Две последние строки стих. «Облака — вокруг…» («Стихи о Москве», 1916) (I, 268) (116)

3 марта 1946. А. И. Цветаевой

И Вы, Асенька родная. «Только живите» — это из её стихов («Только живите! — Я уронила руки…» — начальная строка первого стихотворения из цикла «Иоанн» (июнь 1917-го). (123)

1 апреля 1946. А. И. Цветаевой

Марина после «Поэмы» с ним почти не встречалась или очень редко — у неё было другое увлечение, меньше, конечно, чем Константином («так — никогда, тысячу раз иначе!» (А.С. приводит реплику Анри из пьесы М.И. Цветаевой «Приключение» (1919) (125)

В рамках наших заметок мы вынуждены привести лишь несколько примеров цитирования и перефразирования литературных источников. Но и эта минимальная выборка, по нашему мнению, достаточно ясно отражает характер межтекстовых связей, присутствующих в письмах А. Эфрон.

Примечательно, что почти полное отсутствие цитатности в письмах начала 1940-х годов, понятное в условиях лагерных испытаний, сменяется бурной активностью начиная с 1945 года, как только явилась возможность общаться «на своем уровне» — с человеком, способным понять и оценить высказываемые формулировки. В это время таким человеком для Ариадны Сергеевны стала ее тетка — А. И. Цветаева, вдвойне близкая — как сестра по жизненным мукам, так и родная сестра матери.

Неудивительно, что идет почти сплошное цитирование текстов Цветаевой — это связано прежде всего с актуальной темой переписки: восстановление прошлого, возвращение имени матери из небытия, попытка начать процесс увековечения ее памяти в предельно допустимых условиях. Но тут важно и то, что тексты Цветаевой, так сказать, присваиваются, подобно тому, как, в терминах экономической лексики, присваиваются орудия производства для создания нового предмета труда. А. Эфрон словами Цветаевой характеризует написание воспоминаний, окружающую природу, людей и отношение к ним не только матери, но и собственное.

Таким же  чрезвычайно показательным фактом межтекстовых перекличек представляется упоминание «Записок из Мертвого дома» Ф. М. Достоевского в качестве ориентира для составления собственных «записок».

Как видим, тексты Цветаевой были главным, но не единственным источником цитатности у А. Эфрон. И действительно, дальнейшая ее переписка представляет еще один литературный ориентир, равнозначный с материнским, — Б. Л. Пастернак. В качестве гипотезы мы предполагаем, что он продолжил линию «эпистолярного воспитания» А. Эфрон. Но отразилось ли это на ее стиле — нельзя сказать без отдельного погружения в тему.

Еще важнее было бы выяснить, способствовало ли общение с Пастернаком выработке собственного стиля А. Эфрон — и существовал ли этот феномен, и каковы в таком случае его характеристки.

Этой теме мы надеемся посвятить дальнейшие поиски. Пока же наш краткий обзор доказывает с достаточной определенностью, что письма А. Эфрон содержат в себе один из важнейших признаков литературности — интертекстуальность.

ЛИТЕРАТУРА

1. Боткина — Боткина Н. Особенности структуры повествования в письмах: эпистолярий Марины  Цветаевой. Доктор. дисс. филология. Вильнюс, 2011
2. Эфрон 1 — Эфрон А.С. История жизни, история души: В 3 т. Т. 1. Письма 1937–1955 гг. / Сост., подгот. текста, подгот. ил., примеч. Р.Б. Вальбе. — Москва : Возвращение, 2008.