На путях к постижению Марины Цветаевой: Девятая цветаевская международная научно-тематическая конференция (9–12 октября 2001 года) [Москва]: Сб. докл. –  М.: Дом-музей Марины Цветаевой, 2002. – 440 с.

В представлении сборников мы движемся в обратном хронологическом направлении: все глубже уходим в историю их создания, которая отражает историю развития цветаеведения как науки. В предисловии к сборнику приоткрывается исток зарождения этого процесса:

Прообразом конференций были Цветаевские чтения, проходившие в двух московских библиотеках. В 1992 году открывается Дом-музей Марины Цветаевой, а в 1993 году состоялась первая встреча ревнителей Цветаевой в Доме-музее. Конференции всегда открываются в день рождения Цветаевой, что придает церемонии их открытия торжественность и значительность. Конференции демократичны – в них могут принять участие все интересующиеся Цветаевой. Принцип демократичности стал основой того, что можно назвать народным цветаеведением. Конференции непременно заканчиваются изданием сборника докладов, который вручается вместе с программой и памятными атрибутами в специальной папке, предназначенной для участников. Так сформировался годовой цикл со-творения: сотрудники Дома-музея, авторы докладов создают совместно очередной цветаевский сборник, в котором мы оказываемся с Цветаевой в одном времени и в одном пространстве, поверяя её личностью и её одаренностью возможности и границы нашего понимания.

Хочется, чтобы этот важнейший посыл О. Г. Ревзиной сохранял свою актуальность и сегодня, и завтра, и определял весь дальнейший ход развития цветаеведения.

Как же воплотились эти тезисы в текстах самого сборника? Заглянем в содержание:

1. Жизнь Марины Цветаевой

Е.И.Лубянникова. О Сусанне Давыдовне Мейн (Бабушка Tio) 11

О.В.Калинина. «Евгений Онегин» в детском восприятии Марины Цветаевой («Мой Пушкин») 28

В.А.Петров. Дань любви (Наполеоновские портреты, гравюры и книги в комнате Марины Цветаевой в Трехпрудном переулке) 32

М.С.Лебедева, Ю.Г.Волхонский. Ранние стихи М.Цветаевой в архиве В.Я.Ионаса 37

Е.А.Надеждина. «Я бы ничего не хотела, кроме детства» (Из Бытия Али Эфрон) 43

Н.В.Савельева, А.Ю.Панфилова. Сестры Марина и Анастасия Цветаевы в Крыму (Три малоизвестных эпизода) 53

Е.Ю.Муратова. Марина Цветаева – современник и очевидец (На материале дневниковых записей 1917–1920 годов) 61

Т.Е.Барышникова. Цветаева в рижских периодических изданиях 68

Н.О.Осипова. П.Сувчинский – адресат М.Цветаевой 72

Л.В.Спесивцева. Марина Цветаева – прототип Ларисы

Нестроевой в романе В.А.Каверина «Перед зеркалом» 81

Г.Ф.Ковалев. М.И.Цветаева и имя 86

А.С.Балакин. Две семьи – две судьбы 98

В.Б.Кузнецова. Воспоминания о М.И. Цветаевой в отделе фонодокументов научной библиотеки МГУ 102

Письмо А.И.Цветаевой к Е.Я.Эфрон. Публикация Р.Б.Вальбе 111

1. Интертексты Цветаевой

И.Ю.Белякова. Неизвестный акростих М.Цветаевой 125

М.А.Перепелкин. Эхо Роландова рога (Стихотворения

Е.Буланиной «Призыв» и М.Цветаевой «Роландов рог») 135

Р.С.Войтехович. Цветаева и Жулавский 145

М.Г.Духанина. Трагедии «Ариадна» и «Федра»

М.Цветаевой в контексте древнегреческой мифологемы судьбы 153

Р.С.Войтехович. Проза Цветаевой и философия Гераклита  161

Т.Н.Евтеева, А.В.Плотникова. Стихотворные переносы в «Поэме Конца» Марины Цветаевой и в поэме «Лейтенант Шмидт» Бориса Пастернака 168

О.К.Крамарь. Эпиграфы в цикле М.Цветаевой «Маяковскому» 173

Е.Б.Коркина. Заметки к филологическому комментарию будущего собрания сочинений М.Цветаевой 187

Л.А.Викулина. «След» цветаевского «Крысолова» в поэме-мистерии И.Бродского «Шествие» 195

И.Б.Ничипоров. Марина Цветаева в зеркале посвященных ей стихов (поэты-современники) 206

III. Мироощущение и миропонимание Марины Цветаевой

Искусство

Е.В.Сомова. Умопостигаемое и эмпирическое (Вячеслав Иванов и Марина Цветаева о природе творчества и механизме творческого акта) 219

Е.А.Семенова. Поэзия: магия и совесть (Александр Блок и Марина Цветаева) 232

Т.М.Геворкян. «Искусство при свете совести» Марины Цветаевой (Невыявленные истоки замысла, ранние подступы к теме) 239

Валентина Паризи. Метафора полета у Марины Цветаевой и у Александра Скрябина 253

Г.Ч.Павловская. «Поэма Воздуха» М.Цветаевой: от текста – к психологии творческой личности 261

О.А.Скрипова. Метаморфозы лирической героини в «Поэме Воздуха» Марины Цветаевой 273

Е.Н.Ходыкина. Концепция поэтического мировосприятия: стихотворение М.И.Цветаевой «Эмигрант» 281

Природа

Н.С.Кавакита. Архетипы природы в творчестве М.Цветаевой 287

Е.А.Нестерова, Е.Н.Прибытько. «Царевна в зелени». Жизнь природы в поэзии Цветаевой 301

Женщина

Ирина Федорчук. «Квадрата письма: чернил и чар!» (Девять женских писем Марины Цветаевой) 316

Айза Пессина Лонго. Марина Цветаева: темная сторона любви 325

И.Кресикова. Женская суть Марины Цветаевой 331

Смерть

К.Б.Жогина. «Я столько раз хотела жить и столько умереть!» (Тема смерти в ранних стихотворениях Марины Цветаевой) 346

Е.К.Соболевская. Автобиографическая проза М.Цветаевой «Твоя смерть» как приложение к «Новогоднему» 364

1. Идиостиль Цветаевой

В.М.Головко. Факторы эволюции идиостиля Марины Цветаевой в интерпретации А.С.Эфрон 375

Н.А.Афанасьева, О.Ю.Шишкина. Мифологема и архетип в языковой модели мира М.Цветаевой 378

В.А.Маслова. Концепт ‘моˆрок’ как отражение мировосприятия поэта 386

О.М.Бородавкина. Концепт ‘конь’ в творчестве М.Цветаевой 394

А.А.Блокина. Телесный код в лирике М.И.Цветаевой 400

С.А.Ахмадеева. Слова абсолютивной семантики все, всё, всегда, никто, ничто, никогда, нигде в эпистолярном наследии Марины Цветаевой 405

Е.А.Чигирин. Немецкий язык в произведениях Марины Цветаевой 423

М.Ю.Нарынская. Свобода как философское и лингвистическое кредо М.И.Цветаевой 427

Для более конкретного представления  посмотрим на несколько работ.

Е.И.Лубянникова в статье «О Сусанне Давыдовне Мейн (Бабушка Tio)» рассказывает о персонаже цветаевского окружения, который давно интересовал своим постоянным присутствием «на семейной обочине» и был наделен аурой загадочности и даже легендарности.

В сложной партитуре многоголосия семьи Цветаевых можно выделить скромный по сравнению с другими, но не лишенный обаяния и определенной значимости голос Сусанны Давыдовны Мейн.

Речь идет о гувернантке, которую А. Д. Мейн в свое время выписал из Швейцарии для воспитания своей дочери Марии. Связь Сусанны Давыдовны с семьей оказалась прочной. Овдовев, глава семьи женился на гувернантке, и ее воспитательские функции по мере возможности продолжались и по отношению к детям своей воспитанницы. Не имея родной бабушки, девочки Цветаевы называли таковой жену своего деда, закрепив за ней и прозвище «Тьо», происходящее от слова «тетя», которое С.Д. Мейн произносила на иностранный лад.

Думаю, «жизнь спустя», как любила говорить Марина Цветаева, она точно определила, то есть соединила с этим понятием существо тех отношений, которые связывали двух сестер с этой некрасивой, чудаковатой, ограниченной, допотопной, но вместе с тем добрейшей, нежнейшей, щедрейшей и преданнейшей, неповторимой их Тьо. Спустя пять лет Марина Цветаева закрепила это слово за Сусанной Давыдовной в автобиографической прозе «Чорт», где опять же назвала ее – «швейцарская бабушка».

Обилие легенд вокруг этого имени равно лишь минимуму фактической информации. Тем ценнее находки автора работы, трудами которого

незыблемые до сих пор положения о времени замужества Сусанны Давыдовны и о принятии ею для этого православного крещения претерпевают серьезные изменения

Выясняются и вопросы финансового характера:

После смерти А.Д.Мейна, последовавшей в 1899 году, Сусанна Давыдовна по его завещанию получила в наследство не только тарусский дом, но и половину состояния покойного, составлявшую 100 тысяч рублей. Такие цифры приводит в дневниковой записи от 1 сентября И.В.Цветаев.

И вопросы общественного статуса:

В результате замужества С.Д.Мейн приобретала новый социальный статус – жены потомственного дворянина, что автоматически влекло за собой причисление ее к благородному российскому сословию. Для нее, происходившей из бедного и незнатного рода, это безусловно имело большое значение. Гражданский чин А.Д.Мейна – действительный статский советник – относился к IV классу, что по табели о рангах того времени соответствовало военному чину генерал-майора. По устному свидетельству А.И.Цветаевой, Тьо называли генеральшей . Об этом же мы читаем у В.Швейцер: «она [то есть Сусанна Давыдовна] стала “генеральшей Мейн”, как до сих пор говорят старики, помнящие ее в Тарусе».

Такие перемены сильно способствовали тому, что

С.Д.Мейн была равноправным членом семьи. Ее имя ставилось рядом с именем А.Д.Мейна в официальных телеграммах ; она присутствовала в составе «цветаевских дам» (вместе с Марией Александровной и Валерией) на торжественной церемонии закладки Музея Изящных Искусств, в которой принимал участие сам Государь, и так далее.

Работа ставит точку в неясности вопроса о месте рождения С.Д. Мейн. Автор приводит цитату из ее собственного письма:

В данный момент я нахожусь возле Невшателя, города, где я родилась, у одной из подруг моего детства

Статья заканчивается выводом, к которому нельзя не присоединиться:

К сожалению, многим интересным фактам и свидетельствам, касающимся жизни и личности С.Д.Мейн, не нашлось места в этом сообщении.

Очень хочется надеяться, что со временем будут обнародованы и эти интересные свидетельства.

Что касается воспитательской функции, которую призвана была исполнять швейцарская гувернантка, то на нынешней конференции, слушая доклады участников, я обнаружила интересную параллель с другими подобными персонажами. Надеюсь рассказать об этом в своей заметке.

Открытие в весьма важном контексте совершает Р.С. Войтехович своей работой «Цветаева и Жулавский».

Ежи Жулавский – имя совершенно неизвестное в кругу исследователей Цветаевой. Жулавский был поэтом, прозаиком, философом, драматургом, но по иронии судьбы его помнят только любители фантастики благодаря «лунной трилогии», к которой сам он не относился серьезно.

Ниточка к этому имени в цветаевском мире протянулась неожиданно и непросто.

Косвенное указание на Жулавского содержится только в одном темном месте «Воспоминаний» Анастасии Цветаевой: «в том вечере в театре Корша, – “Эрос и Психея”… Но как же похож он на Кобылянского, Тигра, – темный, волнистые волосы, бородка. (Но как не похожа на маму – она!)»

Как установил Р. Войтехович,

речь шла о драматической поэме Ежи Жулавского, самой известной и популярной из пьес польского драматурга, прославленной постановками на самых знаменитых российских сценах.

Автор статьи осуществил основательное исследование на тему «Психея в творчестве Цветаевой», и это позволило ему найти ясные ответы на неясные вопросы:

Загадка с «бородкой» Эроса решается просто. Пьеса Жулавского – не просто переложение для сцены сказки Апулея «Амур и Психея», это мистерия, разворачивающая свое действие на фоне мировой истории: начало ее лежит в мифической древности, а конец теряется в утопическом будущем. Поэтому Эрос является не только в своей привычной ипостаси, но и в других, самых неожиданных: в роли юного грека в покоренной римлянами Александрии, рыцаря Солнца, придворного суверенной итальянской княгини, аристократа, перешедшего под знамена Революции, современного молодого человека.

Войтехович разъясняет ценность творческого подхода Жулавского к образу Психеи:

…здесь дается не один образ Психеи, конкретный или абстрактный, а целая галерея портретов: в них есть и общее, есть и оригинальное, – Жулавский смело отступает от штампов. Все портреты восходят к античному, но выступают в нарядах всех эпох …античность пьеса Жулавского подавала в таком ультраромантическом виде, что юная Цветаева едва ли могла не подпасть под обаяние этого образа.

Выводы, сформулированные автором, идут по трем направлениям:

1) Жулавский дал впечатляющий романтический образ Психеи, открывающий широкие возможности для интерпретации: он и связан с античностью и открыт для любых историко-культурных фантазий.

2) Своеобразный «маскарад» трех главных героев Жулавского и тема узнавания-неузнавания друг друга послужили образцом для поэтики «двойничества» и мистических «встреч» у Цветаевой, где герои друг друга то узнают, то не узнают. Этот мотив мелькнул еще в первом стихотворении о Психее Цветаевой: «Возлюбленный! – Ужель не узнаешь? – Я ласточка твоя – Психея!»

3) Разработка вариаций на этот сюжет с регулярными аллюзиями на источник в «романтических» пьесах Цветаевой 1918 – 1919 гг. способствовала рождению основного метасюжета поэзии Цветаевой, исследованного и описанного Е.Б.Коркиной, элементами которого являются контакт героя (чаще героини) с неземной (ангельской или демонической) силой, встреча, расставание, испытания или жертвы героини и, наконец, окончательное воссоединение с этой силой, сопровождающееся отказом от земной жизни, другими словами – смертью.

Целая цепь открытий содержится и в статье Е.Б.Коркиной «Заметки к филологическому комментарию будущего собрания сочинений М.Цветаевой».

В одной недавней  статье было справедливо замечено, что у нас до сих пор нет «удовлетворительного, полного и упорядоченного обзора ее <Цветаевой> творчества, главное же – нет филологических, а не только биографических комментариев к ее сочинениям. О жизни, особенно о частной жизни Цветаевой мы несравненно больше знаем, чем о ее поэзии. Это не лучшая посмертная судьба…».

Автор работы предлагает примечания, которые будут способствовать лучшему пониманию цветаевских текстов. Приведем лишь несколько примеров из обширного материала статьи.

1. В стихотворении «Крик станций: останься!..» (1923) есть строки:

Прав кто-то из нас,

Сказавши: любовь – живодерня! (II, 227)

«Кто-то из нас» – это Митя Карамазов, сказавший: «…Такая, я тебе скажу, живодерность в них сидит, во всех до единой, в этих ангелах-то, без которых жить-то нам невозможно!»

4. …«Плаванье» Бодлера, перевод Цветаевой 1940 года. В нем есть строфа:

Но истые пловцы – те, что плывут без цели:

Плывущие, чтоб плыть! Глотатели широт,

Что каждую зарю справляют новоселье

И даже в смертный час еще твердят: – Вперед! (II, 396)

…Очевидно, что «глотатели широт» пришли в перевод из стихотворения «Читатели газет» (1935):

Чтó для таких господ –

Закат или рассвет?

Глотатели пустот,

Читатели газет!(II, 335)

5. Среди литературных источников поэмы «Мóлодец» справедливо указываются две сказки Афанасьева («Упырь» и одна из «Рассказов о мертвецах») и рассказ А.К.Толстого «Вурдалак». Кажется, что к ним следует прибавить и стихотворение Тютчева, являющееся как бы кратким конспектом этой длинной поэмы (курсивом в тексте я выделяю опорные образы поэмы Цветаевой):

Не верь, не верь поэту, дева, <…>

8. «Повесть о Сонечке» можно назвать театральным романом Цветаевой. Она писала его, как известно, летом 1937 года. В 1936–1937 годах писался и неоконченный «Театральный роман» М.Булгакова. В обоих произведениях есть общий герой, в описании которого Цветаева и Булгаков, сами того не зная, как бы соревнуются. <…>

Надеюсь, что все эти наблюдения войдут и в будущие академические издания Цветаевой, и в текущие исследовательские работы.

Со дня проведения конференции «На путях к постижению Марины Цветаевой», по итогам которой создан сборник, прошло 15 лет. И как видно, наблюдения, открытия, выводы исследователей не только не утратили своей значимости, но остаются прочной основой для новых открытий. По моему мнению, сборник IX конференции — одна из особо важных вех на пути развития цветаеведения.