Мы продолжаем разговор о жанровом своеобразии цикла, и теперь пора обратиться ко второй его части, по классификации Т.С. Кругловой, в которой

 

 

 

послания приобретают жанровые черты эпитафии и плача

а строй последних текстов

имитирует жанровую структуру уже не литературного, а религиозного обряда – панихиды, отпевания.

Поскольку эти обряды автором статьи не признаются чисто литературными, то поговорим о первых двух жанровых стилях: эпитафии и плаче — и попытаемся выяснить, где и как они проявляются.

Для определения стилевых критериев снова обратимся к теории.

Словари определяют эпитафию кратко:

ЭПИТА́ФИЯ (от греч. ἐπιτάφιος — надгробный) — надгробная надпись, часто в стихотворной форме (Квятковский: 359)

эпитафия (от греч. epitaphios — надгробный) — жанр, ведущий свое происхождение от надгробной надписи. Чаще всего короткое стихотворное произведение похвального или трагического характера (Тезаурус)

В статье В. Веселовой, посвященной жанру эпитафии, раскрываются некоторые устойчивые особенности жанра:

…Понятие «проходящего мимо», «странствующего» человека за многовековую историю эпитафии сделалось своего рода знаком этого жанра.

…человек, проходящий мимо могилы, в то же время совершает и свой земной путь, а после, «за могилой» — начнет «путь небесный»; путник, прохожий идет не только по дороге, но и по пути «земных сует».

…Путник, странник и сама дорога для архаической русской культуры — сущностно важные термины. Не случайно … в фольклоре смерть зачастую выражается в образах дороги, путешествия.

…важное для жанра эпитафии обращение к путнику/прохожему, в некотором роде, сознательно или бессознательно …устанавливает связь мира мертвых с миром живых (Веселова)

Эти положения тем более достойны проверки на материале цикла, что автор статьи связывает тему эпитафии именно с поэтикой Цветаевой, применительно к конкретному произведению:  «Идешь, на меня похожий…», написанному в 1913 году.

Доказательство принадлежности этого текста к жанру эпитафии, с одной стороны, свидетельствует об опыте обращения Цветаевой к этому жанру до блоковского цикла и, с другой стороны, раскрывает тот художественный инструментарий, который мог быть применен и в соответствующих мотивах «Стихов к Блоку». По данным источников определим совокупный поэтический арсенал, которым мог воспользоваться наш автор при создании эпитафий:

1. Небольшой размер текста
2. Мотив путника, странника
3. Сопоставление земного и небесного путей
4. Мотив дороги, путешествия
5. Обращение к прохожему-наблюдателю

Посмотрим, можно ли обнаружить эти черты в текстах цикла, написанных после смерти Блока. Разберем первый из них и десятый по общему счету:

Вот он — гляди — уставший от чужбин,

Вождь без дружин.

 

Вот — горстью пьет из горной быстрины —

Князь без страны.

 

Там всё ему: и княжество, и рать,

И хлеб, и мать.

 

Красно твое наследие, — владей,

Друг без друзей!

Стихотворение содержит 8 строк, объединенных в четыре двухстрочные строфы, и оказывается самым коротким из последних восьми произведений цикла. Можно считать, что признак краткости выражен (хотя, как явствует из анализа Веселовой, и текст такого объема, как «Идешь, на меня похожий…», соответствует жанру эпитафии).

В разборе  этого стихотворения, основываясь на смысловой его связи с предыдущими текстами, мы считали, что в нем говорится

не просто о скитальце, вернувшемся на родную землю. Скорее это полководец, потерпевший поражение, возвратившийся из боевого похода живым, но без славы, оставивший свою армию на полях сражений.

Другой новой ипостасью поэта становится образ «князя без страны» — «обездоленного землевладельца».

Как видим, мотив странника как будто отсутствует. Не обнаруживаются явно и мотивы «небесных путей», и мотивы путешествия или дороги. И даже заключительные строки обращены не к прохожему, а к самому объекту авторского монолога. То есть в каноническом виде эпитафия, кроме первого признака, здесь как будто не просматривается.

Но если вглядимся и вдумаемся в текст поглубже, то приходим к иным заключениям.

И увидим, что есть здесь и мотив странника, и мотив иного, чем земной, пути, и мотив дороги. Все эти мотивы наличествуют, так сказать, в нулевом значении. В том и смысл цветаевского послания-эпитафии, что странствие Блока по земным дорогам закончено, все они были и остались за спиной. «Вождь без дружин» вернулся из похода = перешел в мир, который отныне принадлежит ему навечно: то есть на те самые небесные пути, которые в традиционной форме эпитафии прокламируются явно. Здесь же их аналогом становится берег Леты, место, где замученный поэт не обречен на дальнейшее странствие, а может наконец вечно наслаждаться отдыхом. В том и новаторство Цветаевой, что канонические мотивы под ее пером принимают новую форму, тем самым обогащая суть, заданную канонами.

После этого вывода вполне логично воспринимается и необычный для эпитафии финал: обращение к самому Блоку. Но ведь как таковое обращение есть, и подобный поворот приема — это еще одна новаторская форма традиционного мотива эпитафии.

Таким образом, можно сделать общий вывод: десятое стихотворение цикла — классическая «цветаевская» эпитафия, содержащая все необходимые признаки жанра и давшая им принципиально новое воплощение.

Не менее интересным представляется, что же сделала Цветаева в традиционном жанре «плача»? Об этом — наша следующая заметка.

ЛИТЕРАТУРА

1. Веселова — Веселова В. Эпитафия — формульный жанр // Вопросы литературы 2006, 2. — http://magazines.russ.ru/voplit/2006/2/ve8.html
2. Квятковский — Квятковский А. П. Поэтический словарь / Науч. ред. И. Роднянская. — М.: Сов. Энцикл., 1966.
3. Тезаурус — Терминологический словарь-тезаурус по литературоведению. От аллегории до ямба. — М.: Флинта, Наука. Н.Ю. Русова. 2004. — http://literaturologiya.academic.ru/881/%D1%8D%D0%BF%D0%B8%D1%82%D0%B0%D1%84%D0%B8%D1%8F