Поэтика Цветаевой: устои и истоки «безмерности»

СимволВ предыдущей заметке мы говорили об «установках на выражение», которые, по Б. Томашевскому, определяют авторский способ выражения замысла, и о том, что это значит применительно к авторскому стилю Цветаевой, который О. Ревзина именует ее идиолектом. Теперь попробуем разобраться, на чем основывается это авторское своеобразие, увидеть его главные черты.

 

Основным в заглавии и содержании книги О.Ревзиной является оборот «Безмерная Цветаева». Он отражает главную мысль автора:

Ее принципом становится абсолютная свобода. … Цветаева стремится к максимуму, … она совмещает, казалось бы, несовместимое, создает действительно безмерное языковое пространство — и постигает его необычную, его непривычную красоту (Ревзина: 5)

Размышления об этой «всеобъемности» Ревзина начинает с разговора о «национальной» натуре Цветаевой. Прежде всего она разъясняет:

Концепт натуры не включает принадлежность к какой-то определенной нации или территории (вспомним цветаевское «Родина не есть условность территории…»), а между тем «русский» — признак национальный. (Ревзина: 11)

Это видимое противоречие автор разрешает через понятие ракурса:

…есть универсальный компонент, есть идиоэтнический, от него происходит то, что называют русской языковой картиной мира. (Ревзина: 11-12).

То есть язык, на котором писала Цветаева, и есть тот ракурс, который определяет мировидение, выбор объектов творческого описания и подход к их описанию.

Отсюда, впрочем, не следует вывод, что если бы Цветаева перешла полностью на немецкий или французский язык, то сменился бы и ракурс художественного восприятия мира, ибо его корни —  в самой личности художника, к какой бы национальности он ни принадлежал, на каком бы языке ни изъяснялся и где бы ни проживал. Как мы знаем, семнадцать лет эмиграции не сделали Цветаеву ни чешкой, ни француженкой, не переменили ее жизненные установки и взгляды, а свободное владение немецким и французским языками не сделало их ведущими творческими инструментами. В данном подходе важна сама связь с Россией, которая оказалась для Цветаевой наиболее существенной мировоззренческой опорой — благодаря неисчерпаемой многогранности понятия «русского»:

В том сложном семантическом комплексе, который связывается в поэзии Цветаевой со словами русский, российский, Русь, Россия, родина, угадываются и временной, и до-временной слои, и они перекликаются с тем, что и как мыслилось о России в истории, философии, культурологии, человековедении в самом широком смысле слова. (Ревзина:  14)

Неисчерпаемость языкового, философского, психологического плана «русской натуры» оказалась тем, что и было необходимо Цветаевой для раскрытия своего поэтического дара:

Наша точка зрения состоит в том, что Цветаева в прямом смысле воплотила природно-этнические русские черты, но она, что называется, исследовала и вскрыла как раз то, мимо чего прошли другие, — творческий потенциал. В безграничности пространства и во вневременности Цветаева увидела общее: отсутствие меры, то есть конечности. (Ревзина: 15)

Это позволило ей полноценно реализовать свои замыслы, в какой бы тематической области они ни зарождались, в каком бы плане ни представлялись. Размах, широта, безоглядность цветаевской «русской натуры» позволяют ей видеть изображаемое в его максимально возможном масштабе:

Сколько раз упрекали Цветаеву в том, что она выдумывает людей, что она не видит их такими, каковы они есть. Да не выдумывала она их, а видела их во весь рост — такими, какими они «могли и долженствовали быть» (Ревзина: 17)

С такой же смелостью и глубиной Цветаева отражает темы, которые традиционно считаются «запретными», вызывают боязнь или отторжение. Для Цветаевой-человека в обычной жизни многие вещи оказывались непосильными — отсюда нервные срывы, неадекватность поведения, тяжелые драматические переживания по, в общем, не стоящим такого отношения поводам. Но Цветаева-художник оказывается выше и сильнее даже самых страшных тем:

Мы знаем, сколько раз встречается слово смерть у Цветаевой, мы знаем о ее трагическом конце. … у Цветаевой есть и более простое решение, весьма естественное и, возможно, очень «народное», русское решение — конечность живого как элемента включена в бесконечность живого как целого: «Смертные мои! Бессмертные Вы, по кладбищам! Вы, в кучистом Небе — стаей журавлей…» (Ревзина: 18)

Очень важным кажется вывод, сделанный Ревзиной по итогам размышлений:

 Цветаева, наконец, вскрыла не только огромную содержательную насыщенность «безмерного мира», но она нашла для него форму.  …В безмерном мире Цветаева предложила одну «высокую меру» — «проникновение слухом», «ставка на подлинник». Русский язык ответил ее «безмерным», «непомерным требованиям». Цветаева показала, что значит гармония максимума. (Там же).

Таким образом, установки, предложенные Ревзиной, создают исходную основу для понимания цветаевского индивидуального художественного стиля во всех его проявлениях.

В следующей заметке мы посмотрим, как реализуются эти установки в тематическом репертуаре Цветаевой.

ЛИТЕРАТУРА

Ревзина О.Г. Безмерная Цветаева: Опыт системного описания поэтического идиолекта. М.: Дом-музей Марины Цветаевой, 2009.

Вы можете оставить комментарий, или ссылку на Ваш сайт.

Оставить комментарий