Часть 1

В 1966 г. А. Эфрон и А. Саакянц взялись за подготовку сборника «Театр». Включение «Фортуны» в состав сборника некоторое время стояло под вопросом, а сам он увидел свет лишь в 1988 году. П.Г. Антокольский, готовивший предисловие, заметил парность образов, поставленных в центре ранних пьес — «два знаменитых авантюриста и обольстителя женских сердец

Казанова и Лозэн»[i]. Он утверждал, что «Фортуна» и «Феникс» «с наибольшей полнотой и яркостью выражают замысел автора, тенденцию его развития»[ii]. Реального Лозена Антокольский представляет как «лицо исторически активное, по-своему трагическое»[iii]. Заметил он и особенность цветаевского приема: «вольный пролет» через биографию Лозена

«ради трагического конца, а еще точнее, ради последних гордых слов Лозэна, транспонирующих мысль автора: А ровно в шесть за мной придут, и будет // На Грэвской площади — всеславно, всенародно, // Перед лицом Парижа и вселенной // В лице Лозэна обезглавлен — Век»[iv].

Однако раскрывать эту мысль не стал.

Первые комментарии к «Фортуне» принадлежат А. Эфрон. Затем пьеса была прокомментирована А. Сумеркиным, анализировалась М. Мейкиным, А. Саакянц, И. Шевеленко и другими исследователями, в ряду других пьес, где ей уделялось меньше внимания, чем пьесам о Казанове или Тезее. До сих пор нет детального сопоставления художественного мира «Фортуны» с исторической реальностью, на которую Цветаева опиралась. Цветаевский образ Лозена имеет существенные отличия от исторического прототипа, но русский читатель в основной своей массе знает только цветаевского Лозена, что не только вводит его в заблуждение относительно исторического лица, но и лишает полноты цветаевского замысла, поскольку сама Цветаева свой образ с историческим соотносила. Ее трактовка выражала прежде всего ее отношение, ее собственную систему ценностей и увлечений, особый взгляд на предмет. Без исторического фона портрет героя лишается глубины, остается только мнимо «объективная» картина.

Неудивительно, что А. Эфрон возражала против наивного взгляда на эту пьесу, когда писала П. Антокольскому:

«Он не был «великосветским мотыльком»! <…> он искренне перешел на сторону революции и переход этот подготовлен был его предшествующей гражданской жизнью»[v].

Судя по опубликованному тексту предисловиия, это замечание было учтено. Е. Коркина приводит мнение Ламартина:

«Всякая измена была ненавистна Лозену, всякая низость его возмущала. <…> Преданность королям он заменил преданностью отечеству. Это благородное дело и трагические грустные события революции сообщили характеру герцога более мужественный закал и побудили его сражаться и умереть с чувством героя» (ЗК I, 521).

Цветаева читала Ламартина, не исключено, что могла знать этот отзыв и что он послужил одним из импульсов ее интереса к Лозену. Цветаеву, несомненно, интересовал факт перехода родовитого дворянина на службу Революции и возможность трактовать это не как измену (мучительная тема для самой Цветаевой). В своих стихах она пыталась представить мнимой границу, разделяющую два стана — красных и белых. Финал «Фортуны» соединяет идею непоколебимой верности себе с трагизмом неизбежной расплаты за такую верность.

Выстраивая эту линию, Цветаева, конечно, шла от биографических сведений о Лозене. Знание исторического подтекста «Фортуны» позволяет обозначить линию творческого преобразования источников.

Фактическую информацию мы берем из «Записок» Лозена[vi] и биографических исследований Гастона Могра: «Герцог де Лозен и двор короля Людовика ХV»[vii] и «Герцог де Лозен и двор Марии-Антуанетты»[viii].

Чтение «Записок» Лозена, с уточнениями по биографии Г. Могра, создает возможность проследить перипетии творческой работы над пьесой.

Продолжение следует.

[i] Марина Цветаева в критике современников: В 2-х ч. Ч. II. 1942–1987 годы. Обреченность на время. М., 2003. С. 330.

[ii] Там же. С. 332.

[iii] Там же.

[iv] Там же. С. 333.

[v] Эфрон А. С. История жизни, история души: В 3 т. Т. 2. Письма 1955–1975 / Сост., подгот. текста, подгот. ил., примеч. Р.Б. Вальбе. М., 2008. С. 292.

^[vi] Mémoires de duc de Lauzun, publiés entièrement conformes au manuscrit avec une étude sur la vie de l’auteur. Seconde édition sans suppressions et augmentée d’une préface et de notes nouvelles par Louis Lacour. Paris, 1858.

^[vii] La fin d’une société. Le duc de Lauzun et la cour intime de Louis XV par Gaston Maugras. Paris, 1907.

^[viii] La fin d’une société: le duc de Lauzun et la cour de Marie-Antoinette par Gaston Maugras. Paris, 1907.

ЛИТЕРАТУРА

ЗК I — Цветаева М. Неизданное. Записные книжки: В 2 т. Т. 1: 1913–1919 / Подгот. текста, предисл. и примеч. Е. Б. Коркиной и М. Г. Крутиковой. М., 2000.